Джулия [1984] - Ньюман Сандра

— Значит, ты признаешь, что вступила в сговор с посторонней гражданкой в целях совершения аборта? Ее имя?

— Я бы нипочем на такое не пошла, товарищ. Служу я в министерстве правды и свой партийный долг знаю. Я всего лишь обнаружила нерожда в унитазе, о чем тут же сообщила.

Потом дверь распахнулась в очередной — и последний — раз, впуская сияющего улыбкой и одетого в черный комбинезон мужчину, от которого веяло душком полиции мыслей. Было что-то такое в его изменчивом выражении лица и в пронизанной полунамеками речи. Ему ничего не стоило прикончить вас когда заблагорассудится, прикончить, кстати, с наслаждением — но сейчас он видит в вас друга, и это ли не повод для радости?

Первым делом он обвел рукой сообщение на телекране и объявил, что преступник установлен… точнее, установлена преступница — и отнюдь не Джулия. Патрульные — смех, да и только — изменились в лице. И будто на целый фут укоротились, когда мыслепол отчитал их за «издевательства над патриотически настроенной женщиной, которая всего лишь выполняла свой долг». Привели Аткинс; из рук того хама, который с минуту назад волочил ее по полу, комендантша благосклонно приняла чашку чая. Патрульные вскоре ушли, а мыслепол присел рядом с Аткинс и завел с ней приятельскую беседу, исподволь подходя к главному вопросу, о взятке, ради которого так заискивал.

Джулия отправилась наверх переодеваться; в раздевалке не было ни души. Все без исключения шкафчики обнаруживали следы взлома: покореженные дверцы болтались на петлях и прилегали кое-как. На полу валялись всякие разрозненные предметы: ночные сорочки, шахматные фигуры, осколки зеркала. Приблизившись к своему шкафчику, Джулия увидела, что ее выходные ботинки не сдвинуты с места. Натягивая рабочие перчатки, она между делом скользнула ладонью по полке — и почувствовала до мурашек знакомое облегчение, когда пальцы наткнулись на клочок бумаги: любовное послание лежало на том же месте. Она прикинула: не избавиться ли от него прямо сейчас, но все же решила день-другой повременить. Общежитие, вне всякого сомнения, сейчас находилось под особым наблюдением, поэтому совать что-либо в карман было небезопасно: подобный жест мог привлечь внимание соглядатаев. При этом помещение только что обыскали со всей тщательностью. А значит, лучшего места для хранения записки было не придумать.

Отыскав сантехнический трос, она завершила работы, ради которых сюда пришла. Источник засора — плод — патрульные изъяли. Без него трубы прочистились в мгновение ока. Гораздо больше времени Джулия, стараясь не перепачкаться, потратила на мытье полов; трос отдраила в раковине тем едким универсальным мылом, после которого кожа багровела и весь день чесалась. Впрочем, сегодня жгучее средство приносило лишь облегчение. Джулия вымыла им руки дважды.

Остаток дня прошел в атмосфере необъяснимого покоя. Джулия вернулась на велосипеде в миниправ, чтобы отработать сверхурочные, и сдала на вахте сантехнический трос, за чистоту которого охранники выразили ей благодарность и всучили плитку шоколада. О’Брайен больше не мелькал в лито. Можно было с головой погрузиться в устранение технических неполадок, возникших в ее отсутствие. Какое счастье, что в миниправе никто не знал о случившемся. На удивление, здесь все оставалось таким же, как и в любой другой день. Но время от времени к Джулии возвращался голос мыслепола, и в такие моменты ей стоило большого труда не пуститься в размышления о Вики — о той Вики, что еще недавно была славной надоедой, девчонкой, которая до колик смеялась шуткам Джулии, копировала ее прическу и весьма удачно, не ударив палец о палец, устроилась на должность в центральный комитет. А Джулия взяла над Вики шефство. Едва покинув ПАЗ, Джулия, еще не оперившаяся, сама оказалась под опекой других женщин. В детстве она… нет, Джулия сейчас выбросила это из головы. Ее ждала неисправная техника. Все остальное — потом.

Наверстывая упущенное, она задержалась допоздна и на выходе отметилась в журнале учета с чувством приятного голода. Столовая давно закрылась, и Джулия решила побаловать себя ужином в центрпите категории А1. И заодно оттянуть возвращение домой. К тому же до первого мая, то есть до начала нового года по революционному календарю, следовало использовать два оставшихся талона на питание за 1983 год.

В центрпите Джулии вновь повезло. Подавали пастушью запеканку, и пусть морковь в начинке напоминала резину, а фарш был сплошные потроха, зато картофельная шапка подрумянилась на славу. Джулия расслабилась: здесь ее окружали завсегдатаи подобных заведений — мелкие конторские служащие, которые не сумели устроиться ни в одно из четырех ведущих министерств, но всеми правдами и неправдами раздобыли для себя лондонский вид на жительство и обосновались на нижних ступенях иерархии. Была все-таки своеобразная прелесть в их приглушенных голосах и обходительных манерах. Сидя за длинными столами, они всегда могли потесниться, чтобы дать место другим, а при виде знакомых лиц светились радостью. Одна старушенция, улыбнувшись, сказала Джулии:

— Потрошки-то попадаются плюсплюсовые.

— Согласна, — ответила Джулия. — Вкусная здесь кормежка.

— Здравсыт питание, — дружески подмигнув, поправил ее сосед по столу, мужчина с серым лицом. — Помните о новоязе.

— Боюсь, мне не светит научиться правильно говорить на новоязе, — вздохнула Джулия. — Не по уму задача.

— На самом-то деле правгодно на нем говорят только молодые ребята, — сказал мужчина, а затем галантно добавил: — По возрасту вы недалеко от них ушли.

— А теперь кормитесь, — вклинилась старушка. — Можно так сказать на новоязе? Или «кормитесь» уже вышло из употребления?

Все посетители оживленно подключились к дискуссии о том, считать ли слово «кормиться» староязом. Посмеиваясь над безобидными шутками и деловито кивая в ответ на высказанные мнения, Джулия отдыхала. В столовой, где витали унылые запахи вареной капусты и хлорки, было прохладно, но Джулия чувствовала, как в груди у нее дает ростки любовь. Окна центрпита запотели; сквозь них моросивший на улице дождик смотрелся как неясная переменчивость, а это помещение, с его атмосферой вечернего покоя, служило укрытием в преддверии комендантского часа, безопасным прибежищем перед лицом внешнего мрака. Через некоторое время обслуживающая столы девушка предупредила, что до отключения электричества осталось десять минут, и Джулия искренне взгрустнула, прощаясь с новыми знакомцами.

В такую темень о возвращении домой на велосипеде не могло быть и речи — пришлось добираться автобусом. По дороге, надолго осевшей в памяти, Джулия наслаждалась послевкусием безмятежности. Остановка за остановкой автобус пустел. Тут и там моргали кончики сигарет. Салонного освещения в транспорте не предполагалось (габаритные огни вообще затемнялись в целях светомаскировки), так что на самых темных участках исходивший от фар свет словно дрейфовал в допотопном хаосе. Над разбомбленным пустырем выглянула луна, подсветив жуткие очертания руин, от вида которых недолго и умом тронуться — земля вырывалась там, где ее быть не должно. Автобус останавливали последние за вечер пассажиры, сигналя белыми тряпицами. Уткнувшись лбом в холодное окно, Джулия задремывала с ощущением собственного бессмертия. День остался позади, а вместе с ним и очередное испытание. И больше от нее ничего не потребуется. Она выиграла еще один день.

На остановке у футбольного стадиона вышла она одна. Дверь общежития специально для нее оставили незапертой. На комендантском посту — никого. Аткинс наверняка сидела, потягивая джин, в своей подвальной каморке за просмотром вечерней программы. Телекран на входе издавал минимальное количество звука — бесполезно было убеждать Аткинс, что электричества так не сэкономишь, — а излучаемый им свет прыгал по конторке, тускло отражаясь в застекленных рамках с фотопортретами детей комендантши. Сегодня в очередной раз крутили повтор телепередачи «Картофель — наш товарищ». Металлический мужской голос за кадром сообщал Джулии, что впервые картофель был обнаружен жителем Взлетной полосы I, мальчишкой по имени Уолт Рейли, который впоследствии за свои старания лишился головы по приказу капиталистов [1]. Огрызком карандаша Джулия поставила крестик напротив своего имени в журнале учета, затем поднесла страницу к телекрану и досчитала до десяти. Ненадолго бубнеж телепрограммы прервался потрескивающим женским голосом: «Уортинг Джулия, зарегистрирована в женском общежитии номер двадцать один» — миг волшебства, всегда поражавший Джулию, как в первый раз. А затем вернулось закадровое бормотание о выращивании картофеля на плантациях; даже не верилось, что здесь только-только звучал голос женщины.